Кощюны (кощюнствовать) – на старый лад пишется именно так, а не через букву «у». За последние несколько столетий не только историю русского народа переписывали множество раз, зачастую приглашённые иноземные «учёные» мужи, – но изменяли русский язык, искажая истинный смысл слов его. 

Тот же подход представителей иноземной религии проявлялся в равной степени по отношению и к мифологическим образам древних русских сказок, былин, преданий.

С течением времени на народное сознание наложился тот отпечаток, что специфическим образом проявил себя в трудах людей, изучавших русскую Традицию:

«Христианские пастыри не только скрепили своим авторитетом старинное мнение о связи чародейства с нечистою силою, но и предали этому мнению более решительный характер. Как на сообщников злых демонов, народ восставал на колдунов и ведьм только в чрезвычайных ситуациях общественных бедствий; в обыкновенное же время он доверчиво и с уважением относился к их вещим дарованиям и охотно пользовался их помощью. Напротив, христианство на все проявления колдовства смотрело безразлично; на его строгий взгляд равно были греховны: и похитители дождей, напускатели града, вихрей, болезней, и составители целебных снадобий, наузники, ворожеи, гадатели. Отсюда возникли многие столкновения, которые живо рисуют перед нами прошлую жизнь с ее внутренней стороны».

Подобные столкновения происходят и ныне, правда, пока на уровне межрелигиозных и философских дискуссий.

Заглянем для начала в Толковый словарь живого великорусского языка В. Даля:

«КОЩУНИТЬ или кощунствовать, насмехаться над священными предметами, отзываться об них с презреньем, бранно, пошло; поругать, сквернить, осквернять, суесловить, буесловить. Кощунство ср. действ. это. Кощунство противоположно изуверству, но еще хуже его; осквернение или поруганье. Кощунный, к сему относящ. Кощун, кощунник м. кощунья, кощунница ж. кто кощунит; кощунский, — ничий, им свойственный. Кощун, у Рейфа, с персидского; у Шимкевич. его нет; думаю, что слово это в связи с кость, касть, костить, кащей, пакость, пакощи, осквернение, скверна.

ЗАКОЩУНСТВОВАТЬ, начать кощунствовать, — ся. забыться кощунствуя, превзойти всякую меру».

Вот так, ни много, ни мало – «Кощунство противоположно изуверству, но еще хуже его». По меньшей мере, вызывает сомнение, чтобы славяне, почитавшие Богов и Предков своих, заранее и специальным образом стали выдумывать столь изощрённое словцо для «осквернения или поругания, насмешки над священными предметами», как о том пишет В. Даль.

Очевидно, что в своём словаре Даль передавал самый поздний смысл и значение слов кощюна, кощюнствовать. В подобной ситуации возникает вопрос: насколько нужно отвергать традиции и культуру своих прапредков, чтобы подобным образом усилить негативное эмоциональное воздействие на читателя словаря «живого великорусского» языка? Ответ один: настолько, насколько это выгодно заинтересованным лицам в поругании древнего исконного мировоззрения славян – политические интриги и жажда власти над умами людскими ещё в стародавние времена являлись характерным отличительным признаком «ловцов душ человечьих».

Что же на самом деле означает слово кощюна? Озвучим результаты изысканий об истинном значении этого слова:

«Каждому народу в начале его истории дается (или ему самому удается создать в результате напряженной работы духа) уникальное откровение об окружающем мире и его собственном месте в нем. Имя этому чудесному откровению, которое на века определяет неповторимый духовный облик этого народа, отличающий его от всех других народов, – миф. Он дает создавшему его народу целостное и всеохватывающее мирочувствование – познание самого себя и окружающей его материальной и духовной Вселенной во всем бесчисленном многообразии их связей и взаимовлияний не только на интеллектуальном, но и на интуитивном уровне.

Древнерусский язык хорошо подчеркивал эту роль мифа, который наши далекие предки обозначали словом кощюна.

Кощюна-миф органически связывался с волшебством, и после насильственного крещения Руси проповедники новой веры категорически запрещали своей пастве даже слушать родные сказания: «Ни чаров внемли, ни кощюньных вълшеб». Семантически это обозначение мифа в нашем языке родственно словам кош – «жребий, судьба» и кощьное – потусторонний мир, где находились языческие боги. Таким образом, по представлениям наших далеких предков, навечно отразившимся в их языке, исполняемая кощюна соединяла жизнь человека не только с иным, потусторонним миром, но и с его судьбой.

Выдающийся отечественный ученый В.Я. Пропп писал об этом уникальном явлении духовной жизни: «Миф же есть рассказ сакрального порядка. В действительность рассказа не только верят, он выражает священную душу народа».

Исследовавший миф совершенно с других позиции и абсолютно другими методами известный швейцарский психолог К.Г. Юнг пришел практически к аналогичному выводу, отметив при этом страшную опасность утраты народом своего собственного мифа: «Мифы – это изначальные проявления досознательной души, непроизвольные высказывания о событиях в бессознательной психике, но менее всего аллегории физических процессов. Такие аллегории были бы праздным развлечением для ненаучного интеллекта. Мифы, напротив, имеют жизненно важное значение. И если племя теряет свое мифологическое наследие, оно незамедлительно распадается и разлагается, как человек, который потерял бы свою душу. Мифология племени – это его живая религия, потеря которой – всегда и везде, даже среди цивилизованных народов, – является моральной катастрофой».

С принятием христианства духовенство на Руси, как и в большинстве других стран, сделало все, чтобы уничтожить народную память, разорвать эту священную связь, и данный корень в их устах приобрел иное, прямо противоположное значение кощюнства, т. е. святотатства. На самом деле, как мы видим, святотатство по отношению к душе своего народа совершали именно ретивые проповедники новой веры».

Есть и несколько иные, но созвучные версии относительно перевода слова кощюны.

Важнейшим родом деятельности волхвов была передача по наследству многообразного обрядного фольклора, истоки которого шли из далеких глубин первобытности. Благодаря бережному сохранению традиций отголоски словесного творчества сохранились в России до 19 в., до своей встречи с этнографами. Переводы с греческого позволяют нам определить, как переводились на русский язык некоторые слова, например «кощюны», «басни».

Кощюны и басни – близкие понятия, но не тождественные: «Инии гудуть (играют на смычковых инструментах), инии бають ему и кощюнять». Баять, рассказывают басни, вероятно, относится к разным видам устной словесности, и это действие подвергается гораздо меньшим нападкам церковников, чем кощюны, от которых произошло современное слово «кощунствовать», т.е. надругаться над святыней. В баснях, очевидно, больше светского, бытового (но не эпического), а в кощюнах больше языческого, мифологического, того, что казалось особенно «кощунственным» и отцам церкви 4 – 7 вв., и русскому духовенству 11 – 14 вв.

Кощюны-мифы четко противопоставляются правдивым историческим повествованиям. Церковные писатели того времени считали, что следует «в кощюн место преславных делес повести сказывати», т.е. предпочитали эпос мифам. Были сказители мифов – кощюнники, к которым народ стекался, не смотря на запрещения.

Кощюны исполнялись во время тризны по умершему. Исполнялись они, якобы, «тщеславия ради», т.е. особым поминальным пирогом считался тот, над которым пелись какие-то мифологические сказания.

Ключом для проникновения в полузабытый мир древнеславянской мифологии может послужить широко распространенный и устойчивый образ Кощея Бессмертного, в самом имени которого содержится указание на мифологическую архаику «кощюн» и на связь с инфернальной сущностью «кощьного», потустороннего царства. Волшебная восточнославянская сказка долгое время именовалась исследователями мифологической, пока украинский этнограф Н.Ф. Сумцов не высказал серьезных сомнений в возможности научного познания славянской мифологии: «Границы мифологии висят в воздухе; ничего прочного и устойчивого здесь никогда не было и ныне, при современном состоянии фольклора мифология не имеет определенного содержания».

Итак, мы рассмотрели трактовку слов кощюны, кощюнить в качестве своеобразного синонима слова «миф» и всего, что с этим связано. Однако, помимо мифологического аспекта и «современного состояния фольклора», о которых повествует Н.Ф. Сумцов, у славян практически каждое слово-обозначение или имя, название имело и сугубо практический, бытовой смысл. В идеальном сочетании мифологического и реального в повседневной жизни славян как раз и заключалась истинно Природная сила наших Предков. Почему данный наиважнейший аспект – взаимодействие и сочетание мифа, жизни и быта – совершенно упущен из виду или попросту игнорируется некоторыми исследователями, остаётся загадкой. Как можно не заметить того, что постоянно пребывает у всех на виду, но всего лишь прикрыто тонким наносным слоем так называемой «цивилизации» в результате разрушительной деятельности этих самых «цивилизаторов»!

Неудивительно, что даже самые честные и дотошные исследователи за время своих поисков смогли увидеть лишь часть такого богатейшего наследия наших Предков. Главная задача в восстановлении, сохранении и преумножении народной культуры заключается в том, чтобы раскрыть как можно более полно духовную взаимосвязь русского народа с его исконными традициями.

Вот мы и подошли ещё к одной важной составляющей нашего духовного наследия, а именно – к бытовой стороне использования слов, имён и названий.

Что означает корень «кощ» («кош») в слове кощюна? В старину так называлась плетенка, связка, шнурок или веревочка, налобная повязка. Имя одной из основных Богинь славянского пантеона Макошь – Мать-пряха. Богиня, которая прядет нить жизни для всего мира. А две ее дочери Доля и Недоля вяжут на той нити различные узелки, кому на счастье, кому на неудачу. И даже боги подчиняются тем узелкам на нити жизни.

«Что же за узлы на нитях? Вот тут находим самое интересное. Вспомните присказку: «узелок на память» – обычай завязать край платка, чтобы, взглянув на него, вспомнить о чём-то важном. Милый обычай, скажете Вы. Ничуть не бывало. Это отголоски того времени, когда письменности еще не было, но информация для запоминания уже была. При мене, торговле, договорах необходимы были некие «верительные знаки». Поэтому, например, плелся шнурок, на котором вязались различные (известными только определенному племени способами) узлы. Количество узлов было равно количеству племен, участвовавших в договоре. Своеобразная «авторская подпись». Сей шнурок хранился у доверенного лица, вождя, волхва и т.д. А чтобы не забыть содержание договора, «кош» оборачивался и носился на лбу (голове).

Система узелковых знаков совершенствовалась и превратилась в одну из разновидностей письменности. Наиболее сохранившийся вариант, нам известен, как письменность перуанских индейцев «Кипу».

Итак, кош — плетенка с информацией, которой подвязывали косы и хранили избранные особы. Отношение к сим особам было весьма и весьма табуированным. Общаться с ними мог только ограниченный круг людей. Причинение вреда им, каралось максимальным наказанием: смертью или изгнанием из племени. При ведении военных действий, такие люди были неприкосновенны, по тем же причинам.

Посмотрите на причудливость Хохломских узоров, на уникальность узелков на налобных повязках девичьих головных уборов. Красота! Да не только. Еще в начале прошлого, 20 века, все эти узоры читались местными жителями как обычная книга, паспорт. Какая деревушка, какая семья, имя ткачихи, ее семейное положение, количество детей, счастлива ли в браке и еще множество информации.

В словенских языках еще сохранились слова с корнем «кош» – в смысле плетенка: кошелек, кошелка, кошара – плетеная загородка для скота. Вспомните кошевой невод или кошевого атамана (т.е. Главного в некоей группе, связанной определёнными обязательствами).

Глагол «коштуватi» означает плести. Кстати, наветы и слухи называются другой калькой слова «Кош» – сплетни.

При крещении Руси, первым делом необходимо было лишить народ его собственной истории.

Проще всего это было сделать с кошами – сжечь, а людей-хранителей убить. Чтобы не противоречили «официальной» религиозной догме, не кощунствовали. Естественно, что хранители старались уйти и унести свои знания подальше в закрытые, потаенные безлюдные места. Для таких случаев апологетами христианства использовались обычные наветы-сплетни, которые старательно очерняли и оскверняли хранителей кошей. Я не думаю, что жизнь в отдаленных местах была сладка и обильна. Только посвященные и особо доверенные лица знали те места, где скрывались хранители. Поэтому вряд ли хранители отличались особой упитанностью. Да и возрастом хранители были уже не молоды. Отсюда и отношение к хранителям было, как к богоравным или, в последствии, как к Богам!».

В таком случае становятся легко объяснимыми гонения новой официальной церкви на хранителей древних знаний и традиций, искажение языка наших прапредков.