«Мысль изреченная есть ложь…» (Ф. Тютчев).

Мы погружены в общение – межличностное и деловое, активное и пассивное, виртуальное и реальное, мы активно используем социальные сети все с одной и той же целью – преодолеть ощущение одиночества, заявить миру: «Я есть!». Инструментом для общения является устная и письменная речь. 21 век с полным правом можно назвать веком вербализации: мы стремимся всему дать определение, нами пережит скачок научно-технического прогресса, который породил иллюзию знания законов природы и мира. Мы говорим, объясняем, повторяем, выбираем выражения, вводим в обиход все новые и новые абстракции, активно рефлексируем. Пожалуй, нет сильнее веры у человека, чем вера в силу слова и в способность объяснить мир логически или образно.

Но тогда почему чаще всего внутри все равно остается чувство непонятности, недосказанности, неадекватности сообщаемого происходящему?!

Подлинный диалог во всей его глубине встречается вовсе не так часто, как принято думать. Благодаря речи в слова оформляются мысли, но этот процесс существенно ограничивает наше восприятие реальности. Иногда мы «схватываем» это расхождение между реальностью и словесным ее воплощением, а иногда – принимаем на веру сообщаемое.

Интересно, что мы живем именно в словесной, но не в подлинной реальности. То, как мы вербально отображаем мир, формирует наши установки, влияет на эмоции, поступки, суждения и все способы проявления в этом мире. Крайние случаи – мания величия, когда психически больной живет в мире фантазий, претерпевая серьезный конфликт с реальностью, многочисленные примеры неврозов и отклонений у знаменитых поэтов и писателей, наличие в творчестве некоторых одной и той же навязчиво повторяемой темы… Она повторяется как раз из-за ощущения неполноты предыдущего высказывания.

Что может быть ценнее слова?

Может показаться, что наша логоцентрическая культура не подразумевает иных ценностей. Однако это не так. Ведь словесное воплощение – только следствие внутренних процессов, только оформление чего-то более значимого. Что это? Молчание, сосредоточение, независимость от общения, сохранение самости, цельности личности. Важно понимать, что внутренние процессы намного глубже и многограннее. Поэтому так глубоки иногда взгляды животных, словесно невыразимо истинное подвижничество, непередаваема медитация, столь насыщенны моменты счастья и полноты интенсивных переживаний. Мы часто произносим: «У меня нет слов» - и это не только шаблонная фраза.

Умение молчать издавна признавалось значимым способом выражения и воздействия. Немая сцена или нужная пауза ничуть не менее красноречивы, чем фразы. Однако в нашей динамичной культуре молчание сродни искусству – этикет перечеркивает его как нечто неудобное, постыдное. Принято, что люди не должны молчать, если они находятся в контакте. В чем же специфика речевого взаимодействия?

5 типов речевого взаимодействия

Их только пять, но целых четыре из этой классификации можно расценивать как примеры эгоцентрических реакций: бесполезные, представляющие собой примеры «Я-сообщений».

В их числе:

1) Разговоры о собственных успехах и достижениях. Они иллюстрируют жажду признания, удовлетворяют тщеславие говорящего, тешат его самолюбие. Их причина – проекции вовне эго и эго-структур (не имеющих аналогов в реальности).

2) Разговоры-жалобы. Это сообщения на тему, «как я старался, но не получилось». Здесь особая значимость придается персоне, говорящий упивается жалостью к себе и старается вызвать такую же реакцию у собеседника, привлечь его на свою сторону.

3) Разговоры о другом в позитивном ключе, чтобы понравиться, вызвать благосклонность либо восхищение. Здесь, опять же, главное – внимание и приязнь слушающего, причастность к значимым другим.

4) Разговоры о другом в негативном ключе, с позиции жалости («как он старался и ничего не получилось»).

Что дают такие разговоры? Ровным счетом ничего. Это трата ментальных и эмоциональных сил слушающего, овладение его вниманием.

К пятому типу речевого взаимодействия относят полезные акты коммуникации, чье содержание выходит за рамки эго. Они очень редки – порядка 0,025%, их влияние на формирование словесной реальности минимально. Основное их отличие от прочих разновидностей речевого взаимодействия – в том, что они результативны, их следствием является акт творения, некое созидательное действие или принятие верного, продуктивного решения. Благодаря им меняется материальный мир, они несут в себе мощный преобразовательный потенциал. Например, юмор меняет восприятие реальности, вызывает разрядку в виде смеха, улучшает контакт – то есть, является результативным взаимодействием. Деловой разговор, в ходе которого обсуждаются детали воплощения проекта, тоже из разряда подобных взаимодействий.

Но если результативные акты речевого взаимодействия составляют чуть больше ноля процентов от общих, то получается, что львиная доля коммуникаций сводится к основным принципам:

1) заявить о собственной значимости;
2) заявить о значимости объекта, с которым частично ассоциируется говорящий;
3) пожаловаться на сложности, вызвать участие и жалость к себе;
4) пожаловаться на нечто значимое, что ассоциируется с говорящим.

Получается, что в большинстве случаев целью коммуникации является презентация себя как значимой персоны. Речевое взаимодействие по принципам 1, 2 фактически зеркально отражает контакты по принципам 3, 4 – в других человек видит, прежде всего, себя, и этот процесс можно пресечь только сознательным рациональным усилием (хотя, справедливости ради, заметим, что этой ловушки не всегда удается избежать даже опытным психотерапевтам в их профессиональной работе).

Получается, любой человек изначально фиксирован на себе, и это сужает горизонты, мешает по-настоящему объективно и непредвзято воспринимать интересную информацию, наслаждаться процессом спонтанной – настоящей – жизни. Вот почему одним из терапевтических приемов является юмор – умение возвыситься над проблемой и над своим погружением в нее, выход в отстраненность, позволяющий понять простые истины: «Я не есть моя проблема», «Я не есть моя работа», «Я не есть мое тело» и так далее. Человек неизмеримо больше того, с чем он отождествляет себя.

В чем причины столь явного человеческого эгоцентризма?

Психологи пришли к выводу о том, что, за очень редким исключением, человек стремится говорить в повседневном общении только о себе, активнее запоминает именно ту информацию, которая касается непосредственно его, явно сопереживает именно тому, что затрагивает его актуальные личностные аспекты. На этом базируются законы проекций, переносов и контрпереносов, известных в психотерапевтической практике. Уместно вспомнить также теорию игр Э. Берна, в которой рассматривается специфика различных трансакций, исходящих из той или иной субличности («Взрослый», «Родитель», «Ребенок»). Характер этих субличностей сформирован личным опытом, и именно через его призму и воспринимаются иные, направленные к личности трансакции. «Родитель» может учить жизни кого-то другого, перенимая интонации и назидательность от реально существовавшего родителя говорящего, или капризная интонация Ребенка звучит из уст дамы бальзаковского возраста только потому, что эта ролевая субличность эффективно добивалась желаемого через данное эго-состояние.

В нейролингвистике механизмы порождения и восприятия речи рассматривались еще Л. Выготским с позиций основополагающего мотива (или потребности) человека. И если с реализации мотива начинается порождение речи, то ее восприятие завершается пониманием этого мотива. Именно мотив является ценностью в процессах понимания: человек высказывается исходя из значимого мотива, а слушающий нацелен на понимание базового мотива, который скрывается за речевым актом. По сути, Выготский выделял две сферы функционирования языка: сферу мыслительной деятельности и сферу речи. Первое всегда богаче второго, мысль неизбежно скудеет по мере перевода ее в слова, теряет точность и иногда глубину. Но поскольку природа мыслей чаще всего находится в сфере личного опыта (может быть, расширенного за счет образования, впитывания культурных ценностей и шаблонов), то и характер речепорождения – всегда сугубо личный.

Как известно из работ А. Ухтомского, поведение человека, в том числе и речевое, связано с актуальной доминантой. И если его мысли вступают в резонанс с происходящим вовне, то уровень интереса к этому возрастает. А если его личность становится объектом заинтересованного внимания со стороны других – в процессе публичной речи или монолога, получая тем самым позитивное подкрепление, то наступает состояние эйфории от собственной важности и ценности. Среди публичных людей многие становятся зависимыми от этого «внутреннего наркотика» славы и популярности, не в силах отказаться от ощущения собственной значимости для других.

Характерно, что животные, обладая собственным языком взаимодействия, лишены этой особенности, «мании величия», потому что их язык – узконаправленный, он ориентирован на продление жизни, уход от опасности, адаптацию к климатическим условиям и т. п. «Общение как такое» у животных практически сведено к нулю – разве что в сезон привлечения самок некоторые виды животных проявляют «эстетические» способы взаимодействия. В этом смысле язык людей и язык животных разительно отличаются: животные лишены жалости (в том числе, к себе) именно потому, что «понимают» конечность своей жизни, принимают этот закон и не видят своей особой ценности в сопоставлении со всеми другими.

Человеческий эгоцентризм может рассматриваться также и в мистическом плане, если вспомнить, например, о произведениях К. Кастанеды:

«На работе я так увлекся записями на пленках, что начал прослушивать не фрагменты, а целые кассеты. Поначалу мне безмерно нравилось то, что в каждой записанной беседе я как бы слышал свой собственный голос. Но проходили недели, я прослушивал все новые пленки, и постепенно мой восторг превратился в ужас. Каждая произнесенная фраза, в том числе и вопросы психоаналитика, была моей собственной!»

Не в этом ли кроется секрет восприятия ряда художественных произведений: наличие в культуре «вечных» тем, архетипических сюжетов и моделей, которые повторяются из поколения в поколение, тем самым свидетельствуя об универсальности и доминантном принципе человеческой психики?

С одной стороны, этот эгоцентризм человека оправдан тем, что помогает реализовать насущную потребность в самопознании, самоактуализации – человек единственный во всей природе наделен такими неограниченными возможностями. С другой стороны, он сам же ограничивает свои возможности, чрезмерно концентрируясь на малом, реплицируя себя в будущее, вместо того, чтобы достигать большего в настоящем.

Литература:

1) Кастанеда К. Активная сторона бесконечности. Электронный ресурс: Режим доступа: http://knijky.ru/books/aktivnaya-storona-beskonechnosti. Дата доступа: 10.04.2017.

2) Ухтомский А. А. Доминанта. — СПб.: «Питер», 2002.

Автор: Павловская Гражина, психолог
Автор: Чернов Александр, инженер
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна