Начало

Все дальнейшее бытие самосознания, которое, как и весь физический мир, заставляет двигаться во времени какая-та сила, есть процесс строительства личности из бесконечной череды актов восприятия, их обработки и хранения в памяти (эту модель нам предстоит построить позже). Поэтому же души как чего-то законченного нет. Как говорит Мамардашвили: «Человек – это не факт, но акт». Душа как факт, который не прирастает новыми актами самосознания, есть по определению мертвая душа, которая закончила свой путь. Нам буквально нужно умереть, чтобы начать разговор о своей законченной душе. Именно на этом настаивали экзистенциалисты: сущность складывается из существования.

В психологии первым, кто обратился к изучению самосознания, был, очевидно, У. Джеймс. В своих «Принципах психологии» он пытался понять, каким образом бесконечное множество актов мозга, представляющих собою разрозненную и беспорядочную толпу мыслей и ощущений, оказываются объединены одним лидером, выражающим эго этой толпы, которое мы называем «личностью». Самосознание совершенно не сводится к тому, что человек знает, как его зовут, и помнит свои биографические данные. Имя вообще тут ничего не значит. Ребенок привыкает ассоциировать себя с тем именем, которым его нарекли. Но в его развитии обязательно наступает период, когда он начинает понимать, что имя, с которым он сроднился, лишь условность и не является его внутренним атрибутом. Известно множество случаев амнезии, при которой человек забывал свои «данные», но не переставал от того быть человеком, т.е. обладать самосознанием. Утрата самосознания возможна только в смерти мозга. И материалистическая медицина тут полностью права. Рождается и безвозвратно умирает личность как хранилище индивидуальной памяти.

Так что есть личность? Н.Бердяев утверждает: «Тут мы встречаемся с основным парадоксом существования личности. Личность должна себя созидать, обогащать, наполнять универсальным содержанием, достигать единства в цельности на протяжении всей своей жизни. Но для этого она должна уже быть». Единство личности, по мнению Бердяева, создается духом. А поскольку природу этого духа он объяснить не может, то ему, как и всем философам до него, остается только сослаться на религиозно-идеалистическую сущность. Но мы уже пришли к выводу, что этим духом является (панпсихическое) Сознание. Именно поэтому два близнеца, являющиеся генетическими копиями друг друга, оказываются двумя личностями, двумя независимыми самосознаниями одного Сознания. Каждое живое существо начинается с отдельный акт проявления единого Духа. Личность – это Оно. Дух – это нуминозное Я. Мы не способны говорить о Я, по¬тому что это Я находится вне нашего языка.

Чтобы избежать в дальнейшем какой-либо терминологической путаницы, необхо-димо принять (по крайней мере в рамках этой книги) следующее соглашение: Оно есть самосознание, осознающее себя как личность. Именно Оно и есть то, что принято назы-вать своим «Я» (в кавычках), за которым по всей западной философии и психологии тянется синонимический шлейф: сознание, душа, эго, сам, индивид, личность и т.д. Итак, все начинается с невероятного акта рождения самосознания-души из… ничего, поскольку Сознание находится вне языка и в этом смысле есть безымянное ничто, абсолютное небытие для нас. Имеется младенец, который родил себя сам. Этот младенец родил весь мир, и совершенно естест¬венно то, что он воспринимает этот мир как продолжение самого себя, как продукт собственного автономного самосознания. Мир рождается как миф, и по-другому он родиться не может (и разве теория Большого взрыва чем-то отличается от мифа о рождении космогонического божества?)

Самосознание рождается, как и Вселенная в современной космологической модели, – из сингулярности, т.е. из ничего. Поэтическим выражение этого эгоцентризма может служить строка В. Ходасевича: «Есть я! Все остальные – подделки». В западной философии этот тезис относится к солипсизму (лат. solus ipse – единственно сам). Д.Деннет по этому поводу пишет: «Насколько нам известно, никто долго не придерживается солипсизма всерьез, но он ставит важную проблему: если мы знаем, что солипсизм – это глупость, если мы знаем, что и у других есть сознание, то откуда мы это знаем?» Глупость солипсизма заключается лишь в том, что именно мы считаем своим «я». Поскольку в западной философии Сознание никогда не отделялось от самосознания, то и выводы этой доктрины оказываются абсурдными. Но ведь недаром она приходит всем нам на ум. В этой интуитивной догадке хранится наше неявное знание. И удивительнее всего то, что приведенная строка Ходасевича является совершенно истиной: «Есть Я (Сознание)! Все остальные Оно (самосознания) – подделки».

Когда ребенок перестанет смешивать себя с этим миром, поняв, что другие самосо-знание совершенно независимы от него и являются точно такими же владельцами этого мира, он задается тем самым потрясающим вопросом: «Кто есть я? И почему я – это я, а не кто-то другой?» Тут уместно процитировать Г.Райла: «Местоимения вроде "ты" или "они" не несут в себе ничего таинственного, тогда как в «я» чувствуется тайна. Таинственность эта связана с тем, что чем более ребенок старается ткнуть пальцем в то, что обозначается словом «я», тем менее это у него получается. Удается схватить только фалду его сюртука, а само Я всегда ускользает. Как тень от собственной головы, Я никак не дает через себя перепрыгнуть. И при этом Я никогда не убегает далеко; а иногда даже кажется, что оно вообще не опережает своего преследователя. Ему удается стать неуловимым, расположившись внутри самих мускулов своего преследователя. Оно оказывается столь близким, что его даже не ухватишь рукой».

Именно это чувствует ребенок. И это парадоксальное предчувствие сопровождает нас всю жизнь. Мы переживаем sentiment d\'incompletude (фр. «чувство неполноты»). Исходя из образно-пространственного определения Юнга, если из топологии Самости вычесть Эго, то останется периферийная «психическая тотальность» (поскольку Эго составляет лишь «центр сознания»). В нашей реформе это значит, что известное нам Оно является частью неизвестного Я.

И тогда интуитивный образ ангела-хранителя или даймона-гения, который сопро-вождает человека всю жизнь, начинает брезжить перед нами. Ведь организм – это слож-нейшая кибернетическая система, но управление ею не составляет для нас никакого труда, это с легкостью делает даже младенец. Он беспомощен, но мать не учит его дышать, видеть, двигаться, есть. Жить умеют все! Одному богу (Сознанию) известно, как самосознание (душа) это делает. Человека во все времена его существования сопровождала тайна его души. Возможно, женщина больше склонна к мистицизму, чем мужчина (и поэтому с древности обвинялась им в приверженности к магии), по причине своего родового предназначения. Как мать, вынашивающая плод, она дает тело младенцу, но душу она в него не вкладывала. Откуда взялась душа? Душа создала себя сама в отдельном акте Сознания, который и положил начало ее индивидуальности.

Такой механизм возникновения самосознаний исключает их совпадения даже для миллиардов клонов. Потрясающим, а если задуматься, то трагическим и оскорбительным для души фактом является то, что каждый из клонов, даже при полной их генетической идентичности, будет жить с непреодолимым и совершенно справедливым ощущением своей солипсической особенности, которая однако не получит подтверждения в мире бесконечных копий. Уникальность самосознания, в котором заключено вечное и вездесущее Сознание (в терминологии Юнга – Самость, ассоциируемая в психике с «нуминозностью», т.е. с божеством), оказывается уникальностью лотерейного билета с индивидуальным номером в многомиллиардном тираже точно таких же оно.

Как шутил (или не шутил) Деннет: «Все мы – зомби. Никто не является сознающим». Рано или поздно каждому из этих самосознаний, столкнувшись с жестокостью бытия, приходится похоронить своего ангела-хранителя, который, увы, бессилен против мира. Он не защищает от несправедливости, жестокости, равнодушия, клеветы, он не спасает от болезней, от потери близких, от случайных несчастий и закономерных бедствий. И тогда на руинах этого детского солипсического ангела выстраивается храм единого божества. В его очертаниях всегда остается что-то инфантильное, и в согбенной фигуре седого старца, шепчущего молитвы в полумраке своей келье, угадывается силуэт ребенка, который сообщает ангелу свои тайные страхи и заветные желания.

Установлено, что религиозный, медитативный опыт человека, вызывающий у него чувство единения со Вселенной, связан с так называемым эмоциональным мозгом, лежащим внутри височных доль. Этот участок мозга составляет часть лимбической системы, регулирующей деятельность внутренних органов, инстинктивное поведение, эмоции, память и т.п. Его функциями являются наблюдение за нашим жизненным опытом и маркировка особо важных для нас событий и образов — например, облика близкого человека. При такой «маркировке» данное воспоминание как бы помечается неким эмоциональным ярлыком, означающим «это важно».

Нейрофизиолог Дж. Сейвер комментирует: «Содержание глубокого религиозного переживания — его визуальные и чувственные компоненты — точно такое же, что и обычные, каждодневные переживания любого человека. Но височнодольная система «эмоционального мозга» маркирует эти моменты религиозного опыта индивидуума как чрезвычайно важные состояния, сопровождаемые ощущениями большого удовольствия и гармонии. Когда такой опыт пытаются описать другим, удается передать только его содержание и чувство его необычности, но никак не сопровождающие его внутренние ощущения». При этом нейрофизиологам кажется странным, что наш мозг эволюционно развил в себе это качество – считать совершенно бесполезные, казалось бы, в практическом смысле нуминозные ощущения значимыми для себя.

Вот что по этому поводу говорит Флобер, страдавший эпилепсией: «К галлюцинациям в собственном смысле слова всегда примешивается ужас; теряешь ощущение своей личности, кажется, будто сейчас умрешь. Я часто явно чувствовал, как покидает меня душа, точно кровь, вытекающая из раны. Я нисколько не люблю жизнь и нисколько не боюсь смерти. Даже гипотеза о небытии не внушает мне никакого ужаса. А между тем меня больше всего привлекает религия. Я хочу сказать — все религии, без исключения. Каждый догмат в отдельности производит на меня отталкивающее действие, но чувство, породившее их, я считаю самым естественным и поэтическим для человечества. Я не люблю философов, которые видели в религии лишь фиглярство и глупость. Лично я вижу в ней необходимость и природное чувство».

Так называемое «онтологическое доказательство существования бога» основывается как раз на том, что каждый человек имеет интуитивное представление о боге. И это действительно так. Самосознание без его носителя Сознания невозможно. Мы носим в себе готовую идею того, что находится в основе нашей души. Это нуминозное Я присутствует в каждом из нас и в каждом животном, самосознание которых реализовалось в более или менее примитивной форме души. Этот Дух бесчеловечен в высшем смысле этого слова. Он – вне нашего языка, вне нашей человеческой диалектики, за глобальным горизонтом нашего разума. Мы ощущаем в себе присутствие Сознания, но любая попытка обратиться к нему в интроспекции автоматически ставит нас перед самосознанием. Можно сказать, что Сознание есть, пока мы на него не смотрим, но оно исчезает, когда мы хотим взглянуть на него. Это стремление подобно попытке так быстро обернуться вокруг себя, чтобы увидеть собственный затылок.

Мы уже разобрались с абсурдным для западного мышления солипсическим тезисом о том, что есть лишь одно Я. Разберемся теперь с еще одним абсурдным следствием этого солипсизма. Он выражается в буддистской доктрине иллюзорности мира (Майи), ведь если все самосознания, которые мы называем своим «я», есть «подделки», то и реальность, в которой мы живем, есть лишь декорации. Как это может быть? В самом начале мы рассматривали гипотетический «мозг в колбе». Конечно, то, что с нейрофизиологической точки зрения реальность предстает для мозга лишь как череда импульсов, не отменяет саму реальность. Скорее это лишь укрепляет материалистические позиции: импульсы могут породить субъективные искажения объективной реальности, которую воспринимают все без исключения. Призраки не объясняют физику и химию, а вот физика и химия вполне могут объяснить природу призраков, как и вообще любое психиатрическое отклонение. Тут необходимо более глубокое погружение в психофизическую проблему и нейролингвистику. К этому мы вернемся позже, а пока скажем вот что.

Физика и химия – это язык, как и вообще любое наше знание. Но что есть язык? Это – формальная система для передачи информации, будь то речь, письменность, рисунок, язык жестов и т.д. Как ни странно это прозвучит, но лингвистика не решает проблему языка. Она лишь может поставить вопрос: Если язык является искусственным и внешним для самосознания, то как он вообще усваивается самосознанием? Чтобы выучить иностранный язык, нам достаточно памяти, которая поможет нам установить параллели между иностранным и нашим родным языками. Но младенец рождается без языка. Какие параллели устанавливает он? Еще до того, как ему начнут показывать пальцем предметы и давать им имена, он должен научиться видеть эти предметы. А это – уже язык. Видеть мир – значит уже владеть языком. Физика и химия говорят нам, что настоящая реальность состоит из атомов, а атомы – из квантов. В такой реальности есть лишь совокупности квантов и нет никаких предметов. А из чего состоят кванты? Пожалуй, из вакуума, из ничего. И как же это ничто превращается в наш предметный мир? Наше зрения как функция мозга уже есть язык. Не будь так, и мы, как персонаж фильма «Матрица», который вместо физического мира начинает видеть лишь биты информации, могли бы «увидеть» лишь вакуум, т.е. не увидеть ничего, как гипотетический мозг в колбе, у которого нет органов зрения. Тем не менее, как мы уже говорили, этот мозг должен знать себя. Как? Только посредством языка.

Этот праязык может благоприобретенным только в том смысле, в каком благопри-обретенной является для нас Вселенная. Если мы говорим, что младенец рождается без языка, то мы должны признать и то, что младенец рождается с глазами, но слепым, ибо для того, чтобы видеть, недостаточно только глаз как органов восприятии. Ведь и машине кроме фотоэлементов нужна программа распознавания объектов, отраженных в этих фотоэлементах. Но чтобы объекты, состоящие из ничего, стали предметами нужна до-программа, праязык. Ребенок уже должен обладать этим праязыком. Если программу создает он сам, то и реальность создает он сам. Реальность – это и есть Праязык. Пиаже, отстаивая свою сенсомоторную гипотезу, заявляет: «Да и если признавать гипотезу о врожденности языка, почему не признать того же и для символической функции во всем ее объеме, и, наконец, для чего-либо еще более общего?» Под «более общим» этот психолог подразумевает явлении саморегуляции живого организма, которое, конечно, нельзя признать врожденным и присущим разуму, ибо оно касается всей эволюции и всего организма. В нашем определении это «более общее» и есть дородовое для каждого из нас и панпсихическое Сознание. А если самосознание – подделка Сознания, то и реальность есть лишь проекция самосознания на единое Сознание (ничто).

Как говорит по этому поводу Ошо: «С языком каждый живет в своем обособленном мире. Без языка вы принадлежите к одному общему Языку (т.е. Праязыку) - Сущему. Именно это я понимаю под медитацией: выпасть из личного языкового мира и войти в бессловесное Сущее». Иначе говоря: при исчезновении Оно остается Я. Поэтому «формула смерти» выглядит так:
Оно – Оно = Я

Что же происходит с нами при смерти? Очевидно, процесс, обратный тому, кото-рый произошел при нашем рождении. Самосознание возникло из ничто (Сознания), и самосознание исчезает в ничто. Все нейронные сети мозга отключаются, как могут отключиться все элек¬трические сети современного города. И тогда мегаполис погружается во мрак. Для само¬сознания этот мрак, возможно, принимает форму светового конуса, засасывающего его в сингуляр¬ность небытия, в бессознательное Сознание, с которым при этом ничего не происходит. Я не приходило и не уходило. Ему не нужно рождаться и умирать. Рождаемся и умираем мы – его самосознания, свидетели этого Сущего. Если уподобить Сознание психоокеану (эксплуатируя образ фантаста С. Лемма), то каждое самосознание есть оторвавшаяся от этой безличностной субстанции индивидуализированная капля.

Адлер говорит: «У каждого человека есть концепция цели или идеал, необходимый для того, чтобы достичь большего, чем возможно для него в актуальной жизненной ситуации. Без ощущения цели деятельность индивида не имела бы никакого смысла… Эта идея нуждается в конкретизации, так как в конечном счете «иметь цель» – означает стремление быть как Бог. Но быть как Бог, конечно же, это предельная цель, или, если можно так выразиться, цель целей». Несомненно, вся деятельность нашего самосознания предполагает ту или иную цель. Об этом говорили еще древние гедонисты и эвдемонисты, полагая, что целью человека является наслаждение или психологический комфорт, включающий физическое благо. Но самым парадоксальным и потрясающим фактом нашего бытия является то, что для самосознания эта «цель целей», о которой говорит Адлер, заключается... в смерти. Буквально: родиться – значит перестать быть Богом. Верно и обратное: чтобы стать чистым Сознанием, самосознанию необходимо прекратить свое бытие и миротворчество. Эта капля должна вернуться в океан. Быть может, лишь на капитальный ремонт?

Возможно, именно это внушал Иисус галилейским рыбакам: Утешьтесь, все вы умрете. Впереди только Царство Небесное. Попробуйте же принять это Царство, в котором нет садов и рек, нет земли и неба, нет человека. Нет ничего! Есть только Святой Дух и бесчеловечная свобода!

В этом смысл бесчеловечной свободы – отказаться от своего «я», т.е. от своего единственного и неповторимого Оно, на которое всегда можно указать пальцем, как на постороннего. Именно его мы видим в зеркале. Мы не можем увидеть истинное и единственное Я. Бесчеловечность рая заключается в том, что если бы там была хоть крупица человеческого самосознания, то было бы и все человеческое. И тогда этот небесный рай ничем не отличался бы от земного ада, выстроенного самосознанием по образу и подобию своему. Ведь этот мир в точности отражает психологию человека.

Нам остается лишь достичь той нечеловеческой мудрости, которая позволит нам сказать самим себе: смерть – это хорошо.